1237

© 01.10.2018, Михеев В.В., Луконин С.А.

used photos -
Republic of Korea / www.flickr.com/photos/koreanet; Gage Skidmore / www.flickr.com/photos/gageskidmore

В последние месяцы произошло изменение в приоритетности факторов, определяющих развитие политической ситуации в Китае.

Еще летом вопросы консолидации власти вокруг Си Цзиньпина продолжали оставаться главными. В центре внимания партийно-пропагандистского аппарата КПК оказались военные и китайские интеллектуалы,  к которым были выдвинуты требования  верности  партийному руководству, «активно развивать кампанию патриотизма» и действовать «в духе патриотической борьбы». Эскалация напряженности в торговых отношениях с США рассматривалась именно в контексте  кампании  усиления «духа патриотизма».

Однако в начале осени акценты меняются. Главной проблемой для китайского руководства становятся ухудшающиеся отношения с США. На этом фоне Пекин идет на некоторое ослабление идеологического давления на интеллектуалов, которые все чаще стали открыто выражать недовольство пропагандистской политикой КПК. В качестве своего рода «виновного за перегибы», по пока не подтвержденной информации, выбран ответственный за пропаганду член Постоянного комитета Политбюро  КПК Ван Хунин.

Реакция Китая на тарифное давление США, которые в конце сентября повысили пошлины на ввоз китайских товаров на сумму 200 млрд долл. (около 40% китайского экспорта) с угрозой увеличить их еще почти на 70 млрд  долл. – неоднозначна.

Во-первых, это личное раздражение Си действиями Трампа. Ощущение «потери лица» после начальной тарифной атаки США трансформируется в стратегическое недоверие, которое в прежнее, до Си и Трампа, время определяло характер китайско-американских отношений. В Пекине вновь возрождается мнение, что действия США не случайны и направлены на замедление роста Китая в целом. Результатом этого стало введение ответных пошлин на 60 млрд долл. (около 45% американского экспорта в Китай).

Во-вторых, Китай готов к поиску компромиссов,  понимая, что продолжение т.н. «торговой войны» нанесет ущерб и китайской стратегии «Пояса и Пути», и внутренней экономике (по оценкам китайских экспертов ВВП Китая может в 2018 г потерять от 0,5 до 1 пп. прироста). Китайское руководство предпочитает не употреблять журналистский термин «война», называя нынешние проблемы с США «трениями»,  подчеркивая этим, что в случае «войны» одна из сторон обязательно проигрывает, а Китай стремится к обоюдному выигрышу. Пекин официально заявляет, что не будет использовать манипуляции с валютным курсом для компенсации потерь своих экспортеров. Китай готов идти и на политическую поддержку США по Северной Корее (в конце сентября Трамп лично позитивно оценил действия Пекина по северокорейской проблематике). В Пекине существует и такое мнение, что жесткость Трампа во многом определяется его внутриполитическими задачами в связи с выборами в Конгресс США в начале ноября этого года.  Большую надежду Пекин возлагает и на личную встречу лидеров на Саммите G-20 в Аргентине в конце ноября. Однако стратегическое недоверие охлаждает позитивные ожидания. Оптимизм тех, кто считает, что внутриполитические успехи Трампа приведут к восстановлению торгового сотрудничества, гасится точкой зрения пессимистов, – после парламентских выборов Трамп будет работать на новую президентскую кампанию, по-прежнему используя к своей выгоде фактор давления на Китай.

В-третьих, Китай позиционирует себя как глобального лидера свободной торговли и продвигает новые экономические варианты компенсации потерь на американском направлении, прежде всего, финансируя проекты в рамках стратегии «Пояса и Пути», ища новые возможности в ЕС, России, Африке, Латинской Америке. Пекин  также активизирует целый ряд переговоров о заключении соглашений о  свободной торговле  (на сегодня у Китая подписано 16 таких соглашений), в том числе и с политическими союзниками США – Сингапуром, Японией и Южной Кореей. Однако эти попытки Китая встречают противодействие.  В ЕС растут опасения, что стремление Китая взять под контроль портовое хозяйство Европы может привести к усилению его военного присутствия в регионе. США в сентябре начинают стратегические переговоры с Индией в целях привлечения ее и к экономической составляющей «Индо-Тихоокеанской стратегии», в рамках которой США, Япония, Австралия и потенциально Индия создают альтернативу китайской стратегии «Пояс и Путь». Американцы мобилизуют частный капитал (в противовес китайскому государственному)  на  развитие  инфраструктуры АТР, начиная  с Юго-Восточной Азии и,  конкретно,  с Мьянмы.

В-четвертых, Пекин настойчиво доносит до мирового сообщества мысль о том, что он намерен продолжать политику реформ госпредприятий, открытия финансовых рынков, борьбы с «плохими долгами» провинций. Однако конкретные прорывные решения на этих направлениях еще ждут своего времени. В русле создания имиджа «благородного» Китая можно рассматривать и решение китайских властей о финансовой (через госбанки) компенсации потерь китайских и иностранных экспортеров, работающих с  США на территории Китая.

В конце сентября вырисовался и  новый вектор обострения китайско-американских отношений, связанный с введением США санкций  против китайских военных из-за закупки Пекином российских новейших истребителей Су-35 и систем ПРО С-400. И хотя США старались смягчить ситуацию, заявляя, что эти меры направлены против России, а не Китая, реакция Пекина была очень резкой. Пекин притормозил военное сотрудничество с США (в конце сентября был отменен визит в США начальника Штаба ВМС китайской армии) и четко дал понять, что, если в экономических вопросах  по теме тарифов  он готов идти на компромиссы, то в вопросах безопасности, тем более по теме санкций, его позиция будет максимально жесткой.

Новый виток обострения отношений с США будет подталкивать Китай в экономическом и военном плане к сотрудничеству с Россией.  Так  на сентябрьском Восточном экономическом форуме 2018 г. Пекин, в том числе и желая «подыграть» России, официально представил ранее уже озвученную идею «Ледяного Шелкового пути», имея в виду включение Северного морского пути в свою глобальную инфраструктурную стратегию.

Однако здесь сохраняется ряд неопределенностей.

Во-первых, характер китайско-американских торговых отношений в ближайшей перспективе во многом будет зависеть от предстоящих промежуточных выборов в Конгресс США и, по их итогам (сможет ли Трамп обеспечить себе большинство в Конгрессе), от намеченной ноябрьской встречи Си и Трампа.

Во-вторых, если, как представляется, наше военное сотрудничество будет продолжаться,  несмотря  на санкции США, то в экономической сфере крупные китайские корпорации, вероятно, будут осторожно и скрупулезно подходить к работе с находящимися  под санкциями  российскими компаниями.   Возможно, будет шире использоваться практика создания «зонтичных» фирм, которыми, в случае необходимости, можно и пожертвовать.

В-третьих,  и в военной сфере Китай, по всей видимости, не откажется от попыток использовать «российскую карту» в стратегической игре с США. Во всяком случае, в пользу такого понимания ситуации говорит и последнее (28 сентября) высказывание представителя Министерства обороны Китая о том, будет ли Китай на постоянной основе проводить стратегические военные учения с Россией  «зависит от требований ситуации» – с явным американским «адресом»  этого заявления.

Поведение Китая и США на фоне «торговой войны» наводит на мысль о появлении новых тенденций в развитии т.н. «глобального управления»: переход к односторонним действиям, ставка на ответные односторонние шаги и двусторонние отношения, а не на существующие многосторонние механизмы решения споров (например, ВТО). Наконец, это переход от политики выстраивания  интеграционных форматов с жесткой организацией (типа ЕС или не состоявшегося ТТП-12) к более подвижным формам экономического и политического сотрудничества по отдельным направлениям и проблемам, типа «Пояса и Пути» или его новой, упоминавшейся выше, американской альтернативы. Примером такого рода можно считать и замену механизма шестисторонних переговоров по Северной Корее параллельными односторонними усилиями Сеула, Вашингтона и Пекина.

В новой ситуации создается ощущение, что традиционные механизмы «глобального управления» утрачивают эффективность. Спрос на создание дополнительных обязывающих экономических и политических форматов сокращается. Движение по такому традиционному пути ведет не к решению проблем, а к усложнению и бюрократизации международных отношений. Одновременно возрастает спрос, при всей условности в данном контексте термина «самоуправление», на менее обязывающие и более свободные в плане участия или выхода из них т.н. «самоуправленческие форматы». Форматы, строящиеся вокруг стратегии мировых лидеров, Китая и США в первую очередь.

Эта новая тенденция позволяет увидеть и новые возможности для России. Как, прежде всего, на китайском направлении, имея в виду стремление Пекина компенсировать потери по американскому вектору сотрудничеством с другими странами (в том числе и с Россией), так и в плане внесения изменений по линии большей гибкости и меньшей бюрократии при осуществлении отстаиваемых Россией интеграционных проектов в рамках ЕАЭС или «сопряжения ЕАЭС и Шелкового пути».