2597

© 26.12.2017, Михеев В.В., Луконин С.А.

Downtown Beijing 2. Photo by LanguageTeaching // www.flickr.com/photos/languageteacherstoolbox

Политическая ситуация в Китае в конце 2017 года после 19 съезда КПК прогнозируемо стабильна. Члены КПК различных уровней рутинно изучают материалы съезда. Партийная верхушка финансирует зарубежные поездки аппаратчиков с целью пропаганды съезда в мировом интеллектуальном и политическом сообществе. Повседневные проблемы притупили эмоции недовольных (в партии, армии и обществе) чрезмерным и малообоснованным, по их мнению, самовозвеличиванием Си Цзиньпина.

Главными приоритетами высшего китайского руководства в послесъездовский период стали экономика и внешняя политика.

В экономике китайские эксперты фиксируют «неожиданный», по их мнению, успех второй половины 2017 года: прирост ВВП за девять месяцев составил 6,9% и прогнозируется на уровне 6,8% за год в целом. Вопреки прежним устойчивым опасениям относительно «жесткой посадки» китайской экономики вследствие девальвации юаня и оттока капитала, в этом году ухудшения ситуации не произошло. Юань укрепился более чем на 5% по отношению к доллару США, заметное оживление наблюдалось на рынке недвижимости, восстановилась тенденция роста золотовалютных резервов, достигших к концу года 3,1 трлн долл.

Можно выделить следующие главные причины т.н. «макроэкономических сюрпризов Китая»:

• последовательное проведение руководством Си политики «стимулирования предложения»;
• сокращение перепроизводства, прежде всего, в угольной и металлургической промышленности, что отразилось на росте цен на их продукцию;
• ослабление введенных ранее ограничений в строительной индустрии;
• принятие мер по поддержанию финансовой стабильности, прежде всего, за счет сокращения теневого финансового и банковского рынка;
• рост инвестиций в защиту окружающей среды и «зеленую» экономику, рождающий новый «быстрый спрос» на инновационные технологии.

На таком в целом благоприятном фоне в декабре в Китае проходит Центральное рабочее совещание по вопросам экономики под председательством Си. На Совещании речь идет об окончательной смене модели экономического развития Китая: переход от «высоких темпов роста» к «качеству роста». На ближайшие три года обозначаются и три главные цели развития:

• борьба с финансовыми рисками при продолжении политики открытия финансовых рынков;
• сокращение бедности при усиливающемся социальном расслоении населения;
• борьба с загрязнением окружающей среды в условиях ускоряющейся урбанизации.

Данные цели преподносятся пропагандой как основа т.н. «экономической теории Си Цзиньпина».

Во внешнеэкономической части решения Рабочего совещания предполагают дальнейшее интегрирование Китая в мировую экономику. Прогнозируется, что в ближайшие 15 лет Китай импортирует товаров на 24 трлн долл., привлечет иностранные прямые инвестиции на сумму в 2 трлн долл. и столько же сам вложит в зарубежные предприятия.

В то же время, комментируя смену экономического курса, китайские экономисты усматривают сложность перестроения экономики в сторону качественных показателей в среднесрочной перспективе и, прежде всего, сложность решения проблемы внутреннего долга Китая, который по наиболее распространенным оценкам достигает 260% ВВП. Насколько вероятна смена стратегии развития на практике, во многом будет определено действиями китайского руководства в следующем 2018 году, когда в марте на очередной сессии китайского парламента (ВСНП) будут проведены масштабные кадровые перестановки, в том числе и в экономическом блоке правительства.

Во внешней политике в первые месяцы после 19-го съезда наблюдается повышенная активность китайской дипломатии. Однако появляется и новый нюанс – дисбаланс между хорошими лозунгами о «мире с единой судьбой», «совместном (в противоположность индивидуальному) процветании», «мирном решении региональных конфликтов» и т.д. и далеко не всегда убедительными действиями Пекина в реальной политике.

Наиболее успешными представляются те инициативы Китая, которые подкрепляются финансовыми инъекциями в формате стратегии «Пояс и Путь» и относятся к регионам Восточной Европы (ВЕ), Южной Азии, Латинской Америки.

На состоявшемся в конце ноября в Будапеште Форуме Китая и 16 стран ВЕ («16 + 1») Пекин объявил о намерении инвестировать 2 млрд долл. в созданную Межбанковскую ассоциацию «Китай – ВЕ».

В декабре Китай и Гренада достигли соглашения об инвестициях нескольких миллиардов долларов в экономику острова и о разработке Китаем плана развития Гренады.

В стратегически чувствительном для Китая регионе Южной Азии в после-съездовский период Пекин открыто использует инвестиционную дипломатию в рамках стратегии «Пояс и Путь» в увязке с военно-политическими задачами.

В декабре Пекин подписывает соглашение с Мальдивами о создании зоны свободной торговли, росте взаимной торговли, новых китайских инвестициях в развитие архипелага и достигает договоренностей о большем доступе ВМС Китая к мальдивским портам.

В конце декабря Пекин запускает новый трехсторонний диалог безопасности с Пакистаном и Афганистаном на фоне окончательного утверждения планов инвестиций в Китайско-пакистанский экономический коридор на сумму в 57 млрд долл.

Пекин предлагает Мьянме и Бангладеш посредничество в решении кризиса с народом Рахинжа и одновременно лоббирует в Рангуне создание Экономического коридора Китай – Мьянма.

В Южно-китайском море Китай в конце года фокусируется на односторонних шагах по наращиванию своего военно-морского присутствия в регионе и параллельно активизирует экономическое сотрудничество с Вьетнамом и Филиппинами.

Менее успешными представляются инициативы Пекина относительно глобального и регионального экономического сотрудничества и по проблемам безопасности в более отдаленных от Китая регионах.

В развитие решений съезда Китай отстаивает две идеи:

• о «новом пути общемирового развития на основе многостороннего сотрудничества в противовес развитию в одиночку в условиях жесткой конкуренции»
• и "китайский проект" экономического развития и процветания АТР.

Однако в практической китайской политике, делающей акцент на реализации этих идей «Китай выступит стимулирующей силой глобального прогресса и создания сообщества с единой судьбой», пока больше присутствует мессианский контекст с лидерскими притязаниями Пекина, чем приемлемая для других стран конкретика. Более того, чрезмерный пафос может иметь противоположные ожидаемым последствия, страны-партнеры могут просто испугаться китайского напора.

К менее успешным и мало конкретным инициативам можно отнести и озвученное стремление Пекина играть посредническую роль в Палестино - Израильском урегулировании, особенно на фоне признания США Иерусалима столицей Израиля. Отношение Пекина к этому шагу США остается нейтрально-негативным.

К внешнеполитическим шагам со смешанным результатом можно отнести японское и южнокорейское направления китайской после-съездовской дипломатии.

В отношениях с Японией пока преобладают позитивные намерения – готовность сторон к взаимному Саммиту, продвижение идеи зоны свободной торговли для Китая, Японии и всех стран Индо-тихоокеанского региона и т.п. Однако пока это намерения, которым еще предстоит реализоваться на практике.

В отношениях с Южной Кореей, с одной стороны, был сделан важный шаг к нормализации их экономической составляющей в ходе декабрьского визита в Китай южнокорейского президента Мун Чжэ Ина. Однако, с другой стороны, вопросы размещения ПРО США в Южной Корее (ТХАД) остаются не урегулированными. Сеул пока не может полностью принять китайские требования т.н. «трех нет»: не размещать новые компоненты ТХАД, не участвовать в региональной ПРО с привлечением Японии, не вступать в трехсторонний военно-политический альянс США – Япония – Южная Корея.

Наиболее провальными стали отношения Китая с США и Северной Кореей.

Визит Трампа в Китай в ноябре, казалось, обозначил вступление китайско-американских отношений в очередной этап их улучшения. Однако последовавшие затем шаги Вашингтона создали новые вызовы для Пекина. К ним относятся:

• очередной виток давления на Китай по темам защиты прав интеллектуальной собственности и господдержки экспортеров, нарушающей, по мнению США, справедливую конкуренцию;
• озвученная американским лидером озабоченность по поводу безопасности киберпространства, нового оружия, разрабатываемого Китаем (без конкретизации), а также по поводу того, что Китай ужесточает конкуренцию США в третьих странах (Латинская Америка, Южная Азия и др.);
• продвижение новой американской доктрины Индо-тихоокеанского пространства (вместо традиционного АТР), суть которой состоит в подключении Индии к «демократическим» силам – США и Японии в вопросах сдерживания китайского влияния;
• нежелание, по мнению США, Китая влиять на Северную Корею;
• наконец, это выдвинутая Трампом новая концепция национальной безопасности, в которой Китаю, как и России, отводится роль главной угрозы американским интересам.

Пекин старается отвечать на новые американские претензии в кооперативистском ключе – в том плане, что «надо укреплять взаимное доверие» и «более правильно понимать Китай». Не собирается отходить от курса на партнерство с США – как одного из факторов усиления глобальных позиций Китая (не в противодействии – а в конкурентном взаимодействии с наиболее мощной и влиятельной мировой державой). Однако в условиях нового американского давления Китаю придется, вероятно, идти на дополнительные уступки США с тем, чтобы очередная фаза ухудшения китайско-американских отношений не стала помехой стратегическим планам Китая на мировое лидерство.

В отношениях с Северной Кореей Пекин зашел в политический тупик. У Китая нет ресурсов влияния на Пхеньян, нет реальных рычагов давления и нет перспективных идей решения северокорейской ядерной проблемы. Пхеньян рассматривает свою ракетно-ядерную программу как стратегию превращения Северной Кореи в признанную миром (де-юре или же де-факто – по индийскому варианту) ядерную державу и не намерен вести переговоры о ядерном разоружении.

На таком неблагоприятном фоне Пекин в конце 2017 года начинает использовать рычаги политико-силового давления на Пхеньян. В конце года официальная китайская пресса Северо-восточных провинций страны начинает публиковать материалы с информацией для населения как вести себя в случае ядерной войны. В декабре Пекин проводит военные учения, фактической задачей которых, по оценкам южнокорейских военных, является захват северокорейских ядерных объектов в случае войны. Отставные китайские генералы все более часто и открыто говорят в прессе о том, что «угроза ядерной войны сегодня максимальна».

Растущее ощущение угрозы и отсутствие действенных планов решения северокорейской ядерной проблемы самостоятельно будут все настойчивее подталкивать Пекин к поиску вариантов взаимодействия с США, Южной Кореей и Россией по Северной Корее. Однако формы и содержание такого взаимодействия пока не ясны. Начавшийся в конце года обмен военной информацией по Северной Корее между Китаем и США – лишь первый маленький шажок к реальному партнерству стран по Пхеньянской угрозе.

Отношения с Россией в послесъездовский период остаются традиционно ровными. Новый нюанс связан с северокорейской угрозой и американо-японским и американо-южнокорейским военно-политическим сближением в контексте этой угрозы. Китай отвечает на такое сближение не только собственными военными маневрами, но и укреплением военного партнерства с Россией.

Показательным в этом плане стали штабные китайско-российские учения по противоракетной обороне в декабре 2017 г. Параллельно растет интерес Китая к технологическому сотрудничеству с Россией в области ПРО.

Как и до 19-го съезда Пекин продолжает считать Россию стратегически важным партнером (энергоресурсы, транзитное пространство для Шелкового пути, рынок для китайских товаров – сравнимый с рынками Индокитая и Восточной Европы, военное сотрудничество и т.д.). Однако новые активные внешнеполитические шаги Китая, несмотря на неоднозначность их результатов, будут побуждать Пекин толковать российско-китайские отношения не столько как фактор, который имеет значение сам по себе, сколько как фактор (или карта), используемый для упрочения позиций Китая в отношениях конкуренции и партнерства с США, Японией и Южной Кореей.

Такое двоякое восприятие России традиционно существует в Пекине, однако, как представляется, после 19-го съезда баланс здесь все больше будет смещаться в сторону «карты».