1791

© 03.10.2017, Михеев В.В., Луконин С.А.

Photo by COP PARIS // www.flickr.com/photos/cop21

Внутренняя обстановка в Китае в преддверии намеченного на 18-25 октября 19-го съезда КПК остается стабильной.

Си Цзиньпин за счет жестких мер (идеологическая кампания по представлению Си в качестве «ядра партии», устранение противников в рамках антикоррупционной борьбы и т.п.) сумел поставить под личный контроль внутрипартийную ситуацию. Борьба за руководящие посты носит кулуарно-бюрократический характер, идет не «против Си», а «за поддержку Си» и не выливается в открытые выступления против китайского лидера. Главная интрига состоит лишь в том, все ли высшие руководители партии, перешагнувшие 68-летний рубеж, уйдут со своих постов или для наиболее близких Си фигур будет сделано исключение.

В партийно-аналитических кругах Китая полагают, что наиболее исторически значимым на съезде станет вопрос об изменении Устава партии в свете увековечивания в нем имени Си Цзиньпина. Китайские аналитики рассматривают два варианта поправок. Первый – упоминание имени Си в Уставе КПК вместе с именами Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина, что исторически приравнивает Си к этим двум лидерам. Второй – включение в Устав не имени Си как такового, а его «теоретического вклада» (у которого пока нет официального названия) в развитие КПК – аналогично упоминанию теорий «трех представительств» Цзян Цзэминя и «научного управления» Ху Цзиньтао, что оставило бы Си на более низком уровне последних руководителей КНР.

По мнению ряда китайских экспертов, от того, удастся ли Си быстро склонить к своей версии партийное руководство, может зависеть и продолжительность проведения съезда – обозначенный недельный срок.

На этом фоне обостряются дискуссии в китайском партийно-экспертном сообществе о том, насколько полезны или вредны для будущего Китая тенденции к формированию единоличной власти Си, обозначившиеся в предсъездовский период.

По мнению одной группы экспертов, политика Си чревата становлением нового «культа личности» - аналогично культу Мао, с рисками аналогичных негативных последствий. Другая группа полагает, что Си вынужден предпринимать недемократические шаги с тем, чтобы на 19-м съезде окончательно сломить сопротивление «леваков» и полностью «развязать себе руки» для завершения рыночных реформ и реформ в политике «открытости» и демократизации Китая.

В пользу аргументов первых говорят недавние действия Пекина, направленные, в понимании китайского руководства, на минимизацию любых рисков дестабилизации социально-экономической обстановки накануне 19-го съезда. В идеологии – это ужесточение контроля за СМИ и Интернетом, особенно в плане обсуждения ими темы кадровых перестановок. В экономике – фактическое приостановление работы рынка криптовалют (объем – около 250 млрд долл.), на котором, по оценкам китайских финансовых регуляторов, 90% операций носит чисто спекулятивный характер и который по этой причине является одним из наиболее уязвимых сегментов китайского финансового рынка.

В пользу мнения вторых свидетельствует активизация с конца сентября разработки китайским правительством вариантов дальнейшей финансовой либерализации. В частности, открытие для иностранного капитала таких отраслей как банковский сектор, сектор ценных бумаг, страхование, предполагающее в числе прочего возможность увеличение доли иностранного капитала в совместных предприятиях до 100%, а также индустрию производства электромобилей (Китай намерен в ближайшие два десятилетия полностью отказаться от производства автомобилей с бензиновыми двигателями).

Наши оценки ближе все же к оптимистам. В послесъездовский период наиболее вероятно использование Си положения единоличного лидера в КПК для ускорения, а не торможения, реформ. Такой подход укладывался бы в логику новых стратегических устремлений Китая к глобальному лидерству на основе проектов Шелкового пути, реализация которых вряд ли возможна без поддержки крупнейших мировых игроков, рассчитывать на которую, в свою очередь, Пекин вряд ли может, не укрепляя рыночных основ сотрудничества с мировой экономикой.

Наибольшие риски для китайского руководства накануне 19-го съезда КПК носят внешнеполитический и военный характер.

Первое: волнообразные по своей сути отношения сотрудничества и соперничества между Китаем и США к началу съезда вступили в фазу обострения по традиционным темам разногласий:

• США недовольны степенью воздействия Пекина на Северную Корею в целях решения ядерной проблемы;
• США продолжают экономическое давление на Китай угрозой «торговой войны», выражая неудовлетворение по поводу шагов Пекина в плане открытия внутреннего рынка для американских товаров и «манипулирования валютным курсом»;
• Китай со своей стороны не снимает претензий к США по размещению в Южной Корее компонентов ПРО ТВД (т.н. ТХАД). В сентябре Пекин интенсифицирует военно-морские маневры вокруг Корейского полуострова, посылая тем самым «предупредительный сигнал» и Северной Корее, и США;
• Китай считает необоснованными последние действия властей США по блокированию приобретения китайским капиталом высокотехнологических американских компаний и т.д.

Вместе с тем, создается впечатление, что фактор съезда влияет на позицию Пекина по США скорее в плане поиска компромиссов, чем обострения разногласий. Китай поддерживает инициированные США санкции СБ ООН против Северной Кореи (не обращая внимания при этом на подход российского руководства, заявляющего, что «политика санкций исчерпана»). В конце сентября в телефонном разговоре Си и Трампа подтверждается готовность сторон совместно действовать против ядерной программы Пхеньяна. Тогда же Пекин соглашается на проведение первого раунда китайско-американского социально-гуманитарного диалога в дополнение к уже созданным каналам для диалога по вопросам правоприменения, кибер-безопасности, внешней политики и безопасности в экономики в целом. Наконец, стороны договариваются о визите Трампа в Китай в ноябре 2017 года, а Си делает публичные заявления о «позитивных тенденциях, наблюдающихся сегодня в отношениях с США».

В экспертных кругах Китая и США формируется мнение, с которым в принципе можно было бы согласиться, что после 19-го съезда может начаться новая фаза «улучшения отношений» Пекина и Вашингтона.

Косвенно в плане аналогий в пользу этого говорят и последние китайские публикации по российско-американским отношениям, в которых выделяются два момента: первый – что в мире много проблем, которые нельзя решить без российско-американского сотрудничества, и второй – что обе стороны это понимают и за периодом ухудшения отношений неизбежно наступит «период их подъема».

Второе – к фазе военного конфликта приблизились китайско-индийские отношения после ввода Индией в июне с.г. своих войск на территорию Китая, которую оспаривает индийский союзник Бутан и на которой Пекин начал реализацию одного из проектов Шелкового пути. И хотя к концу августа конфликт отчасти был урегулирован и перешел из состояния открытой военной конфронтации в дипломатическое противоборство, он негативно повлиял на военно-политическую атмосферу реализации проектов ШП в регионе Южной Азии.

Дополнительная сложность ситуации обусловлена принятием в июне месяце Индии вместе с Пакистаном в ШОС. Китай, ранее выступавший против расширения ШОС за счет Индии, полагая, что индийские цели здесь состоят, прежде всего, в сдерживании влияния Китая, изменил подход к проблеме – опять же в контексте задач стратегии Шелкового пути. Сегодня в Пекине полагают, что членство в единой организации ШОС и Китая и Индии и Пакистана будет сдерживать негативную позицию Нью-Дели по китайско-пакистанскому сотрудничеству, в том числе и в сфере строительства на пакистанской территории современной гражданской и военной инфраструктуры.

Однако, с другой стороны, Пекин понимает, что членство Индии в ШОС, в той же организации где присутствует и Россия, не позволяет Китаю рассчитывать на прямую российскую военную поддержку в случае войны с Индией.

Возникшая таким образом «вилка» обозначает дополнительные вызовы для Пекина, заставляя его искать новые варианты обеспечения безопасности проектов Шелкового Пути в Южной и Центральной Азии за счет военно-политического маневрирования на региональном уровне – между Россией и Индией, и глобальном – между Россией и США.

Третье – это обострение ситуации вокруг Северной Кореи. Китай усматривает угрозы в последних ракетно-ядерных испытаниях в нескольких измерениях.

Во-первых, это угроза радиационного заражения Северо-востока Китая в случае очередного мощного испытания и последующего разрушения той местности, на которой Пхеньян неизменно осуществляет все ядерные взрывы.

Во-вторых, это угроза дестабилизации военно-политического положения вблизи китайской территории в случае военной акции США против Северной Кореи – с негативными политическими и гуманитарными последствиями для Китая, включая наплыв огромной массы северокорейских беженцев и превращение Северной Кореи в неконтролируемую никем «бандитскую территорию». Выход из ситуации потребует от Пекина не только принятия пока ему самому еще не ясных мер военно-политического характера, но и больших финансовых и экономических затрат.

Третье – это риски ухудшения сверх приемлемой черты отношений с США, причем не только по проблемам безопасности в Северо-восточной Азии, но на этом фоне и по всему спектру двусторонних отношений. Что, опять же, будет негативно сказываться и на китайской экономике, и на китайских глобальных планах.

Четвертое – это новый вызов Китаю. Амбициозные планы стать одним из мировых лидеров требуют от Пекина умения решать международные конфликты, особенно в такой сверх-чувствительной сфере как ядерное распространение. А неспособность «справиться» с Северной Кореей может поставить под сомнения и китайские глобальные амбиции в целом.

Наконец – это угроза разрушения режима ядерного нераспространения, чреватая гонкой, в том числе и ядерных, вооружений в АТР.

Сложность ситуации в Пекине видят и в том, что Китай, по мнению части китайских экспертов, не может полагаться в полной мере на Россию, которая, «недооценивает угрозы ядерного заражения соседних с Северной Кореей стран» и «проявляет пассивность в корейском вопросе». В этих условиях Китай, как думают в Пекине, будет вынужден делать ставку все же на взаимодействие с США, к которому, однако, учитывая обилие двусторонних проблем, Китай все еще не готов в полной мере.

Четвертое – проблема БРИКС. Прошедший в сентябре в Китае Саммит БРИКС подтвердил, в глазах китайской экспертной элиты, правильность уже сложившегося восприятия Пекином этого формата, смысл которого сводится к следующему:

• каждая из стран БРИКС преследует собственные интересы, которые не полностью отвечают интересам Пекина. Россия хочет превратить БРИКС в альтернативный западному варианту институт глобального управления, что будет затягивать Китай на дополнительные, ненужные ему поля противодействия с США и Западной Европой. ЮАР - нацелена на получение финансовой помощи от БРИКС и использует членство в БРИКС для своего рода «политической самоидентификации» («мы – БРИКС вместе с Китаем»). Бразилия за счет членства БРИКС демонстрирует свою независимость от других международных форматов с лидерством США. Для Индии БРИКС важен в плане наблюдения за китайской глобальной активностью («не пропустить то, что задумал Китай»).
• На таком фоне, по мнению китайских экспертов, главный смысл БРИКС для Китая состоит в том, чтобы использовать этот формат как «инструмент продвижения на глобальном пространстве» проектов Шелкового пути и создания «глобальной инфраструктуры ШП».
• И наконец, главным донором БРИКС может быть только Китай, поскольку другие страны настроены, как уверены в Пекине, в основном на получение китайской инвестиционной поддержки.
• Исходя из такого видения проблемы, Китай выделяет на последнем Саммите 80 млрд долл. на развитие деловой активности в формате БРИКС. При этом в Пекине понимают и риски данного подхода: недостаточная эффективность использования китайских вливаний или использование их на иные цели, помимо тех, что работают на стратегию ШП, чревато превращением формата БРИКС не в инструмент реализации проектов ШП, а в дополнительную финансовую нагрузку на китайскую экономику.

Нюансы предсъездовских отношений с Россией определяются, прежде всего, характером отмеченных выше внешнеполитических и военных вызовов Китаю.

В фазе ухудшения отношений с США Пекину выгодно в политико-пропагандистском плане демонстрировать особую близость с Москвой, во-первых, показывая США, что позиции Китая в их двусторонних отношениях имеют дополнительную опору в лице России. Во-вторых, демонстрируя китайскому партийному истеблишменту, что в условиях нарастания внешних вызовов северное направление китайской политики остается стабильным.

В то же время новые угрозы и вызовы Китаю военно-политического характера, по мнению ряда китайских экспертов, показывают, что Китай не может в полной мере рассчитывать на Россию. В дополнение к северокорейской и индийской проблемам, проблемам БРИКС в Пекине усматривают, и ограниченность возможностей получать поддержку от России по территориальным спорам, отмечая заинтересованность России в развитии связей с Вьетнамом, как своего рода экономическим плацдармом в АСЕАН для России, и Японией – как балансиром китайского экономического влияния.

Заинтересованность в России по американскому вектору, как в двустороннем, так и в региональном и глобальном контексте, и видение пределов использования российского фактора в решении проблем безопасности вблизи китайских границ, по всей видимости, и будет определять рамки российской политики Пекина после 19-го съезда КПК.