2465

© 05.01.2015, Михеев В.В., Луконин С.А.

     Си Цзиньпин пришел к власти с твердой идеей - войти в историю Китая как руководитель по значимости сравнимый с Мао Цзэдуном и Дэн Сяопином. К концу второго года его правления стало проясняться не только то, за счет чего Си предполагает поднять свой исторический статус, но и то, какими темпами реализуются его задумки на практике.

     Из пяти главных стратегических «новаторств» Си Цзиньпина в 2014 г. наиболее результативно велась работа в сфере (1) борьбы с коррупцией. На 30% по сравнению с 2013 годом, расширился «охват» кампании, повысился ее «уровень». Были исключены из партии и подвергнуты уголовному преследованию два бывших члена ПК ПБ ЦК КПК, 40 работников уровня  министра или провинциального руководителя, а также около 40 тыс. руководящих работников более низких рангов. «Дело» Чжоу Юнкана (курировавшего в ПК ПБ работу всех правоохранительных органов) и около 300 чиновников из его окружения названо китайской пропагандой «главным» событием после 18 съезда КПК.

      Борьба с коррупцией, затрагивающая высшие эшелоны власти, вызывает растущее скрытое сопротивление Си со стороны китайской партийной и военной элиты с рисками внутриполитической дестабилизации. Однако, несмотря на ожидания ослабления кампании как внутри Китая, так и от внешних наблюдателей, Си, напротив, «завинчивает гайки», видя в этом и главный способ сохранить доверие населения к партии, и возможность реализовать личные амбиции – войти в китайскую историю в качестве «революционера номер три» (после Мао и Дэна).

      Борьба с коррупцией используется командой Си как инструмент внутрипартийной, анти-фракционной борьбы. Главным достижением первого этапа кампании стало устранение трех крупных фракций внутри КПК, представлявших реальную угрозу  власти Си.  Это – т.н. «Шаньсийская фракция» во главе с бывшим помощником Ху Цзиньтао Лин Цзихуа, «фракция секретарей» во главе с Чжоу Юнканом и «нефтяная фракция» во главе бывшим председателем CNPC (Китайская национальная нефтяная компания) Цзян Цземинем.

       Относительный межфракционный баланс внутрипартийных сил на наступающем втором этапе антикоррупционной борьбы поддерживается соотношением реального влияния трех т.н. «теневых» фракций: «принцев» (Генсек Си Цзиньпин), «комсомольцев» (премьер Ли Кэцян) и «Шанхайской фракцией» (политики, приведенные во власть бывшим Генсеком Цзян Цзэминем).   Можно ожидать, что устранение трех выше отмеченных фракций со временем может способствовать консолидации других, пока менее заметных групп интересов в китайском руководстве.    

        Начиная с пекинского Саммита АТЭС в ноябре 2014 года, тема борьбы с коррупцией включается во внешнеполитическую повестку дня КНР. Поставив на АТЭС, а затем и на Саммите G-20 в Австралии, вопрос об усилении международного сотрудничества по антикоррупционной тематике, Пекин открыл переговоры об активизации обмена информацией и о заключении соглашений об экстрадиции с главными партнерами - США, Канадой, Австралией и др.

       Пример Чжоу Юнкана, собравшего компромат практически на все высшее китайское руководство, и «антикоррупционные недовольства» чиновничества побуждают Си создавать новые механизмы защиты личной власти. В этом контексте начинает вырисовываться истинный замысел образования (2) Совета государственной безопасности (СГБ). Заявленный как орган по разработке и реализации стратегии внутренней и внешней безопасности и координации работы спецслужб, СГБ пока не проявил себя в этих областях. Разработка внешней политики и политики безопасности, включающей в себя в новом расширенном варианте не только, как прежде, военную безопасность, но и терроризм, преступность, кибербезопасность и т.д., по-прежнему осуществляется ЦК КПК.

      Однако, с другой стороны, все специальные службы и правоохранительные органы обязаны направлять информацию, прежде всего, касающуюся высших руководителей страны, в СГБ, председателем которого является Си, а не сосредотачивать ее в своих руках. Контроль над «реальным и потенциальным компроматом» Си считает не только важнейшим инструментом давления на оппонентов, но и одной из новых гарантий безопасности своей команды.

       В наименьшей степени реализуются (3) идеи «китайской мечты». Идеологическая тематика оказывается «в тени» реальной борьбы с коррупцией. Дискуссии по «китайской мечте» сужены до круга интеллектуалов, занятых в сфере партийной пропаганды. Пропагандистская «раскрутка» темы среди населения не получает каких-либо видимых дополнительных стимулов.

       Торможение наблюдается в сфере экономических реформ.   (4) «Новая норма» (переход от ускоренных к стабильным темпам при акценте на экологию и инновации),  заявленная Си в 2014 году как новая «логика экономической стратегии», натолкнулась на противодействие « традиционной логики» развития.

        Уменьшение инвестиционных «стимулирующих программ» привело к некоторому экономическому замедлению – до 7,4% по ВВП за год, и не было компенсировано инновационным спросом. Структурная перестройка идет медленно, а существующая модель китайской экономики не обеспечивает внутреннего спроса на инновации. В последних, по-прежнему и главным образом,  заинтересован экспортный сектор, а он, в условиях экономического замедления в Европе и Японии, сталкивается с проблемами спроса на мировом рынке.             

      Проводя политику сдерживания стимулирующих программ, китайское руководство недооценило степень замедляющего воздействия на экономику ограничений на рынке недвижимости, на который приходится более 15% ВВП.

      Экологическая составляющая «новой нормы» на деле реализуется «простыми» традиционными методами – закрытия вредных предприятий, как это было, например, во время Саммита АТЭС в Пекине, без соответствующей компенсации со стороны экологически чистого производства.

       В 2015 году Китай постарается совместить разнонаправленные задачи – поддерживать темпы экономического роста на уровне 7,3-7,5%, искать новые точки роста, проводить активную инновационную стратегию и структурные реформы и, все же, активизировать, в том или ином варианте, инвестиционные стимулирующие механизмы. Опасения, что структурная перестройка даст негативные социальные эффекты (прежде всего - рост безработицы), будут все же преобладать над инновационными и экологическими амбициями.

       (5) Внешнеполитические новаторства пока по-прежнему нуждаются в дальнейших прояснениях. С одной стороны, Китай подтверждает стремление стать влиятельной мировой державой на уровне США со своим словом в создании новой архитектуры миропорядка. Растет практический интерес Китая к Ближнему Востоку и Северной Африке, китайскому военному присутствию в Средиземном море, Южной Азии и т.д.  В этом контексте развертывается работа по созданию китайско-американских отношений «нового типа» - расширяется двусторонняя повестка дня до военных вопросов и вопросов стратегической стабильности, активизируется обсуждение проблем безопасности в АТР и мировых «горячих точках».  На концептуальном уровне появляется новая идея выхода на Зону свободной торговли АТЭС в целом через т.н. PEP(I) – переговоры Китая и США по ЗСТ и иным темам с последующим подключением к ним других стран. В Китае называют отношения с США не G-2, а собственным вариантом – C-2 (cooperation), подчеркивая и свою независимость в плане стратегии, и готовность к глубокому сотрудничеству с США.

      С другой стороны, в высших политических кругах формируется новое внешнеполитическое самовосприятие: «мы выросли, но сами не понимаем, кем мы стали». За этим стоит неготовность Китая конкретно реагировать на региональные кризисы, разрабатывать механизмы глобального и регионального управления, вести детальный международный диалог по стратегической стабильности и т.д.   

      В контексте качественно нового этапа развития китайско-американских отношений Китай выстраивает отношения с Россией. Россия нужна Китаю как своего рода «подпорка» в отношениях с США, на которую всегда можно «сослаться» в случае неприятностей на американском направлении.

       Во внешнеполитическом руководстве Китая складывается такой вариант объяснения России китайско-американских отношений: «Китай стал большим и хочет равных отношений с США. России надо смириться и не надо воспринимать «C-2» как направленное против нее, а надо понимать «С-2» как «естественное» сотрудничество больших и равных стран … одна из которых – Китай «больше любит» Россию».

      В этом смысле Китай заинтересован финансировать «здоровье» российской экономики: бескризисная Россия нужна Китаю не только в интересах китайского бизнеса, увеличивающего зависимость и расширяющего свои интересы на российском рынке, но и в плане стабильной «опоры» для нового партнерства с США.

       Для России такого рода интерес Китая содержит как возможности, так и вызовы. Главный из них состоит в том, что в стратегическом плане России не выгодно противопоставлять сотрудничество с Китаем сотрудничеству с США. Сотрудничество с Китаем не может закрыть всех потерь от сокращения сотрудничества с США (ядерная проблематика, космос, высокие технологии и т.д.).

       Более того, развитие взаимодействия с Китаем по стратегически значимым направлениям – в условиях китайско-американской кооперации «нового типа» (С-2) – неминуемо, в определенный момент, будет «натыкаться» на состояние китайско-американских отношений по данному направлению. И здесь от Китая трудно ждать таких шагов в пользу России, которые бы угрожали его связям с США.

       В данном контексте России стратегически выгодно, во-первых, вести курс на восстановление отношений с США и параллельное развитие отношений с Пекином и Вашингтоном. А во-вторых, активно искать и инициировать варианты трехстороннего сотрудничества в формате Россия – Китай – США (например, по безопасности в АТР, стратегической стабильности и т.п.) с тем, чтобы со временем не оказаться за бортом китайско-американского «С-2».