1898

© 18.12.2017, Давыдов О.В.

used photos - Chinese President Xi Jinping (www.flickr.com/photos/koreanet), Korea’s President Moon Jae In (from www.koreaboo.com)

Главной, а, возможно, и единственной целью визита южнокорейского лидера в Китай было добиться полной  нормализации отношений с Пекином, изрядно подпорченных после прошлогоднего решения США и РК о размещении на Юге Кореи американских противоракетных комплексов THAAD.

Тогдашние сеульские власти, недальновидно полагавшие, что данное событие носит сугубо «локальный» характер и нацелено исключительно на сдерживание северокорейской ракетно-ядерной угрозы, не смогли спрогнозировать реакцию Китая. Позиция Пекина оказалось не просто предельно резкой, но и позиционировала решение по комплексам ПРО как очевидный недружественный шаг Южной Кореи, направленный, так или иначе, против своего могущественного соседа. Результатом стали практические шаги КНР по свертыванию политического диалога, гуманитарно-культурных, туристических и иных связей с Сеулом.

Надо признать, что южнокорейцы, особенно, после прихода к власти Администрации Мун Чжэ Ина, довольно быстро пришли к пониманию, что вопрос о приобретении злополучных комплексов в политическом плане был проработан некачественно, а американские союзники своим «подарком» просто подставили южнокорейцев. Однако же обратный ход событиям дать было уже невозможно, тем более, после завоза соответствующего оборудования в страну (в Вашингтоне сделали все для того, чтобы данная операция была проделана в максимально сжатые сроки после принятия политического решения).

С тех пор Мун Чжэ Ин всячески пытался убедить китайское руководство, что размещение комплексов носит сугубо вынужденный характер и не в коей мере не направлено на подрыв интересов безопасности Китая. В интервью телерадиокомпании CCTV накануне своего визита и при других оказиях президент РК утверждал, что по договоренности с США, радар и другое оборудование, составляющее комплекс ПРО, не будет использоваться для отслеживания мероприятий военного характера на территории Китая.

В Пекине даже не сочли уместным реагировать на эти нарочито «наивные» высказывания, прекрасно зная цену подобного рода обещаниям. Еще накануне визита китайцы недвусмысленно дали понять, что рассчитывают на более весомые, политически и юридические значимые гарантии ненаправленности комплексов ПРО против КНР, на что, естественно, южане пойти не могли без серьезного согласования с американцами.

Вся эта предыстория довольно четко проясняет причины сухости и довольно формального отношения к переговорам с китайской стороны, что особенно рельефно проявилось на фоне навязчивых попыток Мун Чжэ Ина всячески «расцветить» свой вояж как чуть ли не прорывное событие в двусторонних отношениях. Показательно, что, несмотря на государственный статус визита, китайская сторона, ссылаясь на наличие «известной проблемы» наотрез отказалась от предложений опубликовать совместный итоговый документ или провести совместную пресс-конференцию двух лидеров.

В ходе переговоров Си Цзиньпина с Мун Чжэ Ином предсказуемо превалировала северокорейская тема. Робкие попытки южнокорейца с просьбой использовать влияние Пекина, чтобы «образумить» Пхеньян или ужесточить давление против него, китайским руководителем фактически были оставлены без внимания.

Вместе с тем, то, на чем стороны почти полностью сошлись в позициях, был вопрос о необходимости решения северокорейской ракетно-ядерной проблемы исключительно мирным путем. В этой связи стороны сформулировали и выдвинули четыре соответствующих принципа. Это - недопустимость войны на Корейском полуострове ни при каких условиях; приверженность денуклеаризации Корейского полуострова (т.е. не только Северной Кореи); мирное решение всех проблем полуострова, включая денуклеаризацию КНДР путем диалога и переговоров; необходимость улучшения межкорейских отношений как предпосылки для реализации вышеупомянутых целей.

Нетрудно заметить, что общий политический вектор «свода принципов» гораздо ближе отражает традиционную китайскую позиции, чем ранее согласованную американо-южнокорейскую. Если называть вещи своими именами, то можно говорить о некоем публичном совместном демарше, прежде всего, перед США насчет неприемлемости силового подхода к решению северокорейских проблем. И здесь следует отдать должное китайцам, которые умело воспользовались стремлениями южнокорейцев добиться «перезапуска» двусторонних отношений с КНР, чтобы продвинуть те позиции по корейскому урегулированию, которые Пекин неизменно отстаивал на протяжении последних нескольких лет.

Вместе с тем многочисленные призывы Мун Чжэ Ина побудить Китай к совместным действиям на северокорейском направлении были по сути дела проигнорированы. Не получили внятного отклика озвученные на переговорах также и «домашние заготовки» южнокорейца насчет целесообразности запуска такой работы в различных трехсторонних форматах (РК - КНР - США), (РК - КНР - Япония). В этом плане Си Цзиньпин лишь допустил возможность активизации контактов по проблематике Корейского полуострова с Сеулом, согласившись с идеей создания новой «горячей линии связи» между двумя странами.

Наблюдатели также обратили внимание на то, что Мун Чжэ Ин на переговорах и в своих публичных выступлениях более, чем активно поддержал китайскую концепцию «пояса и пути», отметив совместимость интересов двух стран не  только в области инфраструктурных проектов, но и политических целей и задач, воплощенных в китайской инициативе. Южнокорейские эксперты отмечают, что внешнеполитическая «самодеятельность» лидера РК может стать неприятным сюрпризом для Вашингтона, учитывая его настороженное отношение к китайским мегапроектам.

В этой связи припоминают, что Сеул в недавнем прошлом уклонился от прямой поддержки продвигаемой лично Д. Трампом инициативы в области налаживания «Индо-Тихоокеанской системы сотрудничества», в чем усматривается нежелание южнокорейской стороны лишний раз раздражать Пекин своей связанностью с новыми стратегическими наработками американцев, в которых при желании нетрудно усмотреть антикитайский подтекст.

Поставив серьезные политические козыри на «китайскую карту» в ходе прошедшего визита, Мун Чжэ Ину так и не удалось сорвать «jackpot». Единственным зримым достижением можно назвать довольно зыбкую договоренность о том, чтобы отделить проблему THAAD от других тем южнокорейско-китайского взаимодействия и рассматривать ее отдельно. Впрочем, возможно, китайцы все же постепенно приходят к выводу, что американские ПРО в РК - это уже свершившаяся реальность, поэтому из создавшейся ситуации надо как-то выходить, естественно, с «сохранением лица».

В этом смысле первый шаг уже сделан. На переговорах корейского лидера с премьером Госсовета КНР Ли Кэцяном с китайской стороны был поднят вопрос о восстановлении официальных каналов диалога по вопросам торгово-экономического сотрудничества. Южнокорейцы с ходу ухватились за эту идею. В Сеуле давно уже предлагают раздвинуть рамки действующего между двумя странами Соглашения о свободной торговле с тем, чтобы оно охватывало не только поставки промышленных товаров, но также было распространено на регулирование сотрудничества в финансово-инвестиционном секторе и сфере услуг.

С учетом этого, строить расчеты на том, что политические разногласия между Пекином и Сеулом будут определять отношения между ними в длительной перспективе, было бы большой ошибкой. Китай и Южная Корея давно уже стали партнерами, которые нужны друг другу. Достаточно сказать, что только за период с января по сентябрь этого года двусторонний товарооборот вырос, несмотря на все политические трения, на 11,4%, составив 202,2 млрд долл., против того же периода прошлого года.

Тем не менее, важно понимать, что Китай в плане выстраивания этого сотрудничества практически самодостаточен. А вот Южной Корее придется постоянно вести более тонкую игру, чтобы сохранять баланс в своих связях, как с Пекином, так и с Вашингтоном, не портя отношения, и в то же время извлекая выгоду из взаимодействия с этими противоборствующими гигантами.